Он был бедным. Вернее, ну, его семья. У них не хватало денег, в голодные девяностые было действительно голодно, и у него была одна праздничная рубашка и праздничные брюки, и ужас-ужас-ужас.
И вот, знаете, у нас всё было ровно то же самое. Платье на Новый год, Восьмое марта, день рождения и День авиации у меня было одно. А как-то раз папе не платили зарплату восемь месяцев, и у нас не было денег даже на чай. Мы пили компот, который давали на паёк. И я очень чётко помню, что наш друг семьи вернулся из отпуска, принёс чая и конфет, и это был просто Новый год - и из-за чая, а не сладостей.
Муж говорит, у них колбаса была только по праздникам, а у нас колбасы в доме не было вовсе - мы её не покупали, потому что а смысл? Дорого и неэффективно.
И жареная картошка тоже было дорого, потому что она неэкономно ужаривалась, и поэтому была самостоятельным блюдом - у мужа к картошке полагалось какое-то мясо.
Но у меня нет воспоминаний, что мы были бедные, что мы плохо жили. То есть, сейчас я это понимаю, но воспоминания не окрашены негативно. И я только недавно поняла, что просто мы жили как все. Мы жили в гарнизоне, где все получали примерно одинаково в один и тот же день. Все дети ходили в одинаковых футболках, купленных на одном и том же рынке, и на праздник получали одинаковые подарки.
Серёжка же учился в особенном гимназическом классе, где учились и дети прокурора, и работников администрации, и тому подобных довольно обеспеченных в любое время людей. Он разницу между собой и другими наблюдал воочию, я же этого счастливо избежала.
И теперь у него есть вот это вот жгучее желание дать сыну всё, чтобы он ни в чём не чувствовал недостатка, а я как-то спокойнее, потому что помню, что ну блин, ну не было у меня того, но ничего страшного. А оказывается, это запоминается, и от этого бывает обидно. Надеюсь, у нашего ребёнка ощущения бедности не останется)